Kyrie [Другой перевод] - Пол Андерсон

Пол Андерсон

Kyrie

На одной из высоких вершин Лунных Карпат стоит монастырь святой Марты из Бетании. Его стены сложены из местного камня; темные и высокие, как склоны горы, они вздымаются к вечно черному небу. Если вы подойдете туда со стороны Северного Полюса, прижимаясь пониже, чтобы защитное поле Дороги Платона прикрывало вас от метеоритов, то увидите, что венчающий вершину горы крест торчит в противоположную сторону от голубого кружка Земли. Колокольный звон оттуда не слышен на Луне нет воздуха.

Вы можете услышать его в канонические часы внутри монастыря и в расположенных внизу склепах, где трудятся машины, поддерживающие условия, напоминающие земную среду. Если вы задержитесь там подольше, услышите, как колокола зовут на траурную мессу. Стало уже традицией, что у святой Марты молятся за тех, кто погиб в Космосе. С каждым уходящим годом их становится все больше.

Этим занимаются сестры. Они помогают больным, калекам, безумным — всем тем, кого Космос раздавил и отбросил. На Луне их полно; одни изгнанники не могут уже выносить земное тяготение, других боятся как разносчиков инфекции с какой-нибудь далекой планеты, третьи оказались здесь потому, что люди слишком заняты передвижением границ своих владений, чтобы тратить время на свои поражения. Сестры носят космические скафандры и аптечки так же часто, как рясы и четки.

Однако им дано время и на созерцание. Ночью, когда блеск Солнца гаснет на две недели, ставни в часовне открываются и звезды смотрят сквозь пластиковый купол на пламя свечей. Они не мигают, а их свет холоден, как лед. Особенно часто приходит сюда одна монахиня, молясь о покое для душ своих близких. Настоятельница всегда старается, чтобы она могла присутствовать на ежегодной мессе, которую заказала перед тем, как принять обеты.

Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison.[1]

В состав экспедиции к Сверхновой Сагиттарии входили пятьдесят человек и пламя. Экспедиция проделала долгий путь с околоземной орбиты, остановившись на Эпсилоне Лиры, чтобы забрать своего последнего участника. После этого она приближалась к цели поэтапно.

Парадокс: время является аспектом пространства, а пространство — времени. Вспышка произошла за несколько сотен лет до того, как на Последней Надежде ее увидели люди, участвовавшие в длящейся целые поколения программе исследования цивилизации существ, совершенно отличных от нас: однажды ночью они посмотрели вверх и увидели свет такой яркий, что предметы отбрасывали тени.

Через пару столетий после этого световая волна достигла бы Земли, но была бы так слаба, что на небе появилась бы просто еще одна светлая точка. Однако за это время корабль, перепрыгивающий пространство, сквозь которое тащится свет, мог бы изучать растянутую во времени смерть большой звезды.

Приборы с определенного расстояния записали происходившее перед взрывом: коллапсирующая огненная масса, когда выгорели остатки ядерного топлива. Один прыжок, и они увидят случившееся столетие назад: судорогу, бурю квантов и нейтронов, излучение, равное тому, которое имеет суммарная масса ста миллиардов солнц этой галактики.

Излучение исчезло, оставив после себя пустоту в пространстве, а «Ворон» подошел ближе. Преодолев пятьдесят световых лет — пятьдесят лет! — он изучал сжимающийся шар в центре тумана, сверкавшего как молния.

Спустя еще двадцать пять световых лет главный шар уменьшился еще больше, а туманность расширилась и поугасла. Но теперь расстояние было гораздо меньше, поэтому все казалось крупнее и ярче. Созвездия бледнели в сравнении с ослепительным жаром, на который невозможно было смотреть невооруженным глазом. Телескопы показывали голубовато-белую искру в центре переливающегося всеми цветами радуги облака с неровными краями.

«Ворон» готовился к последнему прыжку в непосредственную близость к Сверхновой.

Капитан Теодор Шили совершал свой последний короткий обход. Корабль мурлыкал вокруг него, мчась с ускорением одно «же», чтобы достигнуть требуемой скорости. Гудели двигатели, чирикали контрольные устройства, шумели вентиляторы. Капитан чувствовал распирающую его силу. Однако вокруг был равнодушный и холодный металл. Сквозь иллюминаторы видны были мириады звезд, призрачная арка Млечного Пути; кроме того, там была пустота, космическое излучение, холод, близкий к абсолютному нулю, и невообразимая отдаленность от ближайшего человеческого очага. Он должен был доставить своих людей туда, где никто еще не бывал, в среду, которой никто не мог сказать ничего определенного, и это его мучило.

Элоизу Ваггонер он застал на посту, в клетушке, соединенной интеркомом прямо с командным мостиком. Его привлекла музыка: каскад триумфирующих и спокойных звуков, которых он не смог определить. Стоя в проходе, он заметил, что на столе перед Элоизой стоит небольшой магнитофон.

— Что это?.. — спросил капитан.

— О! — женщина (он не мог думать о ней как о девушке, хоть еще недавно она была подростком) вздрогнула. — Я… я жду прыжка.

— Ждать нужно в состоянии готовности.

— А что мне делать? — ответила она менее боязливо, чем прежде.

— Я не обслуживаю корабль и не являюсь ученым.

— Ты член экипажа, техник специальной связи.

— С Люцифером. А он любит музыку. Говорит, что благодаря ей мы ближе к отождествлению, чем с помощью всего остального, что ему о нас известно.

Шили поднял брови.

— Отождествлению?

Румянец покрыл узкие щеки Элоизы. Глядя в пол, она стиснула руки.

— Может, это неподходящее слово. Мир, гармония, единство… Бог? Я чувствую, что он имеет в виду, но у нас нет подходящего слова.

— Гм-м. Что же, делать счастливым не входит в твои обязанности. — Капитан смотрел на нее, пытаясь подавить вернувшееся отвращение. Он догадывался, что по-своему она была хорошей девушкой, но ее вид! Костлявая, крупные ноги, большой нос, глаза навыкате и жирные волосы цвета пыли. К тому же телепаты всегда приводили его в смущение: она утверждала, что может читать только мысли Люцифера, но было ли это правдой?

Нет, не думай так. Даже без неверия своим людям одиночество может довести тебя до нервного срыва.

Конечно, если Элоиза Ваггонер действительно человек. Она должна быть по крайней мере мутантом; каждый, кто может общаться с ожившим вихрем, наверняка что-то подобное.

— И что ты играла?

— Баха. Третий Бранденбургский концерт. Ему, то есть Люциферу, не нравятся современные ритмы. Мне тоже.

Разумеется, решил Шили, а вслух сказал: